УДК 39 (= 352.3)

ББК 63.521 (=602)

У58

Унарокова М.Ю.

Центр адыговедения НИИ комплексных проблем Адыгейского государственного университета

 

Адыги: к проблеме регуляции этнокультурных процессов.

В работе характеризуется демография адыгов этнического ядра и диаспоры, отличающаяся статусом этнического меньшинства и дисперсностью. Отмечается, что структура современной адыгской семьи – родители и двое детей – ведет к демографическому спаду. Подчеркивается, что внутриэтническая эндогамия определяет этническую перспективу. Регулярное нарушение внутриэтнической эндогамии приводит дисперсные народы к ассимиляции в гетерогенной среде, государствообразующего этноса. Формирование единого общеэтнического информационного пространства призвано обеспечить сохранение этнокультурного инварианта, мягкое включение в инновационную систему артефактов современности, противостояние диффузионным процессам. Народ существует как системная категория пока есть аксиологический диалог поколений. Состояние современной семьи и образовательной системы приводят к деструкции диалогового пространства. Особое внимание уделено тому факту, что язык – носитель этнической информации. Утрата языком функции внутриэтнического общения и транслятора этнической информации приводит к угасанию этноса. В статье рассматривается роль соционормативной культуры как одного из маркеров этничности. Сохранение этнособирающей функции адыгагъ (адыгская этика) и адыгэ хабз (адыгский этикет) – один из базовых векторов обеспечения позитивной этнической перспективы. Акцентируется, что единая система идентификационных кодов для адыгов диаспоры и этнического ядра  является  надежным механизмом объединения территориально разобщенного адыгского народа.

Ключевые слова: адыги, этнодемография, идентификационные коды, этнокультурные процессы, внутриэтническая эндогамия, единое информационное пространство, инвариантная и инновационная система артефактов, этническая перспектива.

Unarokova M.

The Adyghe people: study of the problem of regulation of ethnic and cultural processes.

A number of problems are raised in the paper. The demography of the Adyghes of an ethnic core and diaspora is characterized by the status of ethnic minority and by dispersion of moving. The structure of Adyghe modern family involves parents and two children which lead to demographic recession. Intraethnic endogamy defines ethnic prospect. Regular breach of intraethnic endogamy results in the disperse people assimilation in state-forming ethnos environment. Formation of uniform ethnic information field provides preservation of an ethnocultural invariant, soft inclusion in innovative system of artifacts of the present and opposition to diffusive processes. The people exist as a system category till there is an axiological dialogue of generations. The condition of a modern family and educational system lead to destruction of dialogue space. Language is the carrier of the ethnic information. Loss by language of function of intraethnic dialogue and the compiler of the ethnic information leads to ethnos fading. Social-normative culture is one of ethnos markers. Preservation of ethnocollecting function adygag (Adyghe ethics) and Adyghe khabz (Adyghe etiquette) is one of base vectors of providing a positive ethnic prospect. Uniform system of identification codes for the Adyghes of diaspora and ethnic core is the reliable mechanism of uniting of the Adyghe territorially separated people.

Keywords: the Adyghes, identification codes, ethnocultural processes, intraethnic endogamy, one information area, invariant and innovative system of artifacts, ethnic perspective.

Демографическое состояние современных адыгов, на первый взгляд, не оставляет места для благодушного размышления над этнической перспективой народа: отчужденность подавляющего большинства адыгов от этнической территории; смена экологической ниши как следствие не только массовой депортации и формирования диаспоры, но и многократного перемещения этнического ядра на исторической территории в пределах Северо-Западного Кавказа; дисперсность расселения всех адыгов – как диаспоры, так и этнического ядра; статус этнического меньшинства во всех странах локализации, в том числе и на этнической территории; регулярное нарушение внутриэтнической эндогамии как этническим ядром, так и диаспорой; билингвизм и бикультурность всех адыгов; социализация  адыгов независимо от страны расселения на языке государствообразующего народа; частичная утрата родным языком функции внутриэтнического общения; переход функции внутрисемейного общения к государственному языку страны локализации; консервация родного языка и редукция его социальных возможностей;

изоляция этнического языка от научной мысли, что лишает его одного из важнейших механизмов развития и обогащения; угасание этнической информации как результат сокращения социальных функций языка; деструкция этнического единства как результат интенсивного процесса урбанизации и нивелировка этнических признаков; отсутствие достоверной, контролируемой и подтвержденной соответствующими государственными службами стран проживания общеадыгской демографической статистики; разрушение общеадыгской системы идентификационных параметров и т.д.

Перечень проблем, связанных с формированием регулируемого будущего для современных адыгов, может быть продолжен. Но суть не только и не столько в этом. Адыги не единственный народ, этническая перспектива которого не вызывает твердой уверенности. В мире [5] более 5000 народов, а государств и, соответственно, титульных народов – около 220. Как известно, моноэтничных государств не существует. Следовательно, подавляющее большинство народов гипотетически двуязычны, бикультурны и социализируются через посредство неродного языка.

Так, в Российской Федерации по переписи 2010 года представлены 800 различных народов, т.е. граждане России при этнической самоидентификации использовали 800 различных этнонимов. В России компактно расселены и проживают в этнически маркированных населенных пунктах 193 народа. Из них только 7 народов, численность которых больше одного миллиона, следовательно, остальные – со статусом этнического меньшинства. К категории малочисленных народов относятся и адыги исторической родины (718 727 чел.).

Одно из обязательных условий сохранения этнической общности – внутриэтническая эндогамия. На исторической родине, в одной из трех адыгских республик – Адыгее в 2005 году заключено 136 браков с участием адыгов с партнерами неадыгского происхождения; в 2010 создано году 326 межэтнических семей с участием адыгов. Как видно из приведенных цифр, этот процесс развивается в Республике Адыгея с устойчивым наращиванием темпов миксации.

Данная проблема заслуживает, на наш взгляд, всестороннего исследования во всех регионах компактного проживания адыгов. Насколько важна данная проблема, настолько она и сложна. Будущее этноса, точкой опоры которого является прежде всего и больше всего семья как микроуровень этнической общности, напрямую зависит от структуры семьи и ее этнических параметров. Межэтническая семья становится, как правило, носителем языка госудаствообразующего народа. Понятно, что только номинальная принадлежность супругов к одному этносу не может обеспечить устойчивую этническую перспективу. Для поступательной репродукции этноса необходимо, прежде всего, чтобы родители были носителями основных признаков этноса и способны к их трансмиссии.

Проблема соотношения этноса и внутриэтнической эндогамии – одна из фундаментальных. В российской этнологии онтологическая оппозиция «этнос и эндогамия» с определенной периодичностью дискутируется в рамках академической науки. Впервые эндогамия как основополагающая особенность этноса была определена С.М. Широкогоровым в 1935 году в монографическом труде «Психоментальный комплекс тунгусов».

Академик Ю.В. Бромлей (1969) – один из ведущих специалистов по теории этноса в России, выступил с программной статьей «Этнос и эндогамия», в которой был обоснован тезис о стабилизирующей, интегрирующей и защитной функции эндогамии [2]. По Ю.В. Бромлею (1983), эндогамия – это защитный механизм, обеспечивающий устойчивость этноса, и является его генетическим барьером [3].

З.П. Соколова (1992) на этнографическом материале двух северных народов России аргументированно обосновала значение эндогамии для сохранения устойчивости, монолитности этноса, его традиционной культуры, этнического самосознания, языковых особенностей [7]. В рамках дискуссии по поводу статьи З.П. Соколовой (1992) М.В. Крюков (1992) утверждает, что эндогамия представляет собой один из существенных признаков этнической общности [4]. З.П. Соколовой установлен количественный ориентир, обеспечивающий устойчивое состояние этноса, – 95-97% эндогамных браков; 81-82% внутриэтнических эндогамных браков приводят этнос к размыванию, т.е. к деструктивному состоянию. В ходе дискуссии о роли эндогамии в этнической перспективе народов Г.А. Аксянова (1992) приходит к выводу, что устойчивое снижение процента эндогамных браков является предостерегающим сигналом для этноса [1]. При этом она считает, что 15 процентов экзогамных браков от общего числа бракосочетаний является убедительным показателем негативной этнической перспективы любого народа.

Таким образом, краткий обзор размышлений этнографов России над ролью эндогамии в этнической судьбе народа убеждает в том, что необходимо осознанное изменение отношения этноса к прогрессирующему факту регулярного нарушения внутриэтнической эндогамии адыгами как этнического ядра на исторической родине, так и диаспоры. Для этого необходим мониторинг состояния современной адыгской семьи с точки зрения этнической характеристики ее структуры.

Два параметра демографии современных адыгов – дисперсность и статус этнического меньшинства – объективно ведут к ассимиляции в среде этнического большинства. Здесь срабатывает одна закономерность, согласно которой количество определяет качество.

Адыги во всех регионах проживают в россыпи: на своей исторической территории – шестью компактно расселенными группами, три из которых – в национальных республиках, три остальные не имеют этнически маркированной административной единицы, – моздокские, армавирские и причерноморские адыги; ближневосточное зарубежье изначально, в ходе депортационного процесса было расселено компактно, сельскими населенными пунктами, но дисперсно по всей стране; европейское зарубежье – дисперсно на микроуровне (на уровне семьи) и урбанизировано. Проживание в россыпи в гетерогенной среде, как известно, приводит к интенсивной ассимиляции.

Если сравнивать условия реализации этнических потребностей диаспоры и этнического ядра, несомненно, что наибольшую озабоченность вызывает судьба адыгского зарубежья. Вышеозначенный расклад этнических показателей усиливает значимость состояния этнокультурной информации, сохранившейся как в исторической памяти, так и в обыденном сознании адыгов этнического ядра и диаспоры, и для status QUO адыгского народа, и для его этнического завтра.

Формирование единого информационного пространства для адыгов диаспоры и этнического ядра – одна из важнейших задач всего адыгского этнического сообщества. В этих целях нужно мобилизовать весь научный и интеллектуальный потенциал адыгского народа. Для этого нужно направить в единое информационное русло всю историческую и этнокультурную информацию об адыгах с использованием всего многообразия источников (археологические памятники, письменные источники, этнографические и фольклорные полевые материалы, результаты социологических, этнопсихологических и пр. исследований).

Еще раз заметим, что, когда мы всматриваемся в настоящее адыгского народа, особое чувство тревоги вызывает будущее диаспоры. Государственно-правовые условия жизни диаспоры радикально отличаются от геополитических параметров этнического ядра. Однако, попытка суммировать этнокультурную информацию, накопленную за последние десятилетия историками, этнографами, фольклористами, лингвистами в результате включенного наблюдения за диаспорой, убеждает в ее существенности, разноплановости, истинности и порой уникальности. Это обнадеживает.

Полтора столетия пребывания в экстремальных условиях геополитического, экологического, экономического, этносоциального прессинга, вероятно, сформировало и механизмы сопротивления, и механизмы выживания у диаспоры. По крайней мере, сам факт сохранения диаспоры до сегодняшнего дня наводит на подобное предположение.

При всех параметрах внешнего неблагополучия, деструктивного влияния этноэкологической среды и геополитических перемен, пережитых адыгами в новое и новейшее время, как то: отчуждение от этнической территории основной массы этноса с ее последующей аннексией; смена политических систем в странах локализации – в России и в Турции; изменчивость и нестабильность конфессионального ориентира как для самих адыгов, так и для государствообразующих народов стран проживания, несмотря на все это, – инвариантную этнокультурную и этногенетическую информацию, сохраненную в этнической памяти адыгов диаспоры, можно отнести к основополагающей, базисной категории, объединяющей обе части адыгского народа – этническое ядро и диаспору, оказавшиеся по обе стороны Черного моря.

Собранный нами за семь экспедиционных сезонов полевой этнографический материал в Турции в 1997-2012 гг. позволяет констатировать, что поколение 60-80-летних адыгов диаспоры, выросшее в сельской местности, является сегодня надежным источником традиционной этнокультурной информации. Информационное поле, сформированное в местах компактного расселения адыгов в Турции, структурируется по основным составляющим этнической культуры.

Культура первичного производства – это та отрасль деятельности народа, которая подвержена перманентной модернизации, так как она диктуется не только внутренними инновационными ресурсами этноса, но в большей степени обусловлена общечеловеческим техническим прогрессом. У адыгов Турции, несмотря на этот универсальный постулат, зафиксированы пласты культурогенного инварианта. Так сохранены традиции адыгского селекционного садоводства: ремонт, а в некоторых случаях и полное обновление кроны элитных сортов плодовых деревьев через прививку – шъхьарыт1эн. Заметим, что термин шъхьарыт1эн фиксируется у адыгов турецкой диаспоры.

Типы адыгских пахотных орудий труда – легкого и тяжелого плугов – частично описаны в литературе, а их макеты работы Зачерия Брантова хранятся и экспонируются в Национальном музее Республики Адыгея. Однако название легкого плуга пэрыжъу и сам плуг, реально использовавшийся до 70-х годов XX века, зафиксированы в ауле Щынджый в Турции (Бига, Чанаккале).

Агрикультурные особенности выращивания бахчевых культур были зафиксированы в этом же бжедугском ауле Западной Труции: одним из примечательных параметров подготовки почвы под арбузы и дыни являлась семикратная ее перепашка легким плугом пэрыжъу.

Древность адыгского пчеловодства, включенность в экспортный реестр продуктов пчеловодства с античного времени, уникальность кавказской пчелы – все это давно стало достоянием исследовательского внимания специалистов. Вместе с тем в этнографической литературе XIX века сложилось мнение об экстенсивности традиционного пчеловодства адыгов, которое было основано на якобы нерациональной методике откачки меда посредством умерщвления пчелиной семьи. Данная технология считалась вынужденной и обусловленной формой и внутренней архитектоникой адыгского плетеного корзиночного улья. Однако, потомственный пчеловод Мамий Махир из бжедугского аула Щынджый в Турции продемонстрировал нам традиционный метод извлечения меда из улья без вреда для пчелиной семьи. Мы увидели совершенно другую функцию старинного адыгского улья: до сегодняшнего дня традиционный тип ульев используется им наряду с новыми, рамочными, специально для содержания тех пчелиных семей, которые оставлялись в целях ремонта пасеки: в четырех традиционных корзиночной формы ульях содержались пчелиные семьи для развода.

Одной из отраслей симбиозного хозяйства адыгов, которая была широко востребована государственными структурами Османской империи и в последствии Турецкой республикой, являлось коневодство. В вилайетах Кайсер (Узун-Яйла), Самсун (в высокогорных селениях бесленейцев Таушендага) собраны целые информационные блоки, благодаря которым сформированы источниковые параллели по адыгскому институту коневодства.

Культура жизнеобеспечения адыгов турецкой диаспоры претерпела значительное влияние окружающей иноэтнической среды. В этом процессе немаловажную роль сыграла и смена экологической ниши. Конфессиональный императив принимающей стороны усилил аккультурационное воздействие на жизненный уклад адыгов-депортантов. При этом, именно в диаспоре зафиксированы рецептура и кулинарные технологии традиционных блюд, которые могут быть квалифицированы как часть этнокультурного инварианта. Таковы – бэджын, один из вариантов  рецепта которого зафиксирован в Щынджый, а на исторической родине утерян. Уникальный рецепт овсяной каши бэджын сохранен косовскими адыгами. В Турции сохранились все виды национальных колбас – нэкулъ, тхьамч1эгъуныб, джормэ, традиционная технология приготовления мясного фарша, и самое интересное, технология заполнения оболочки фаршем, которая утеряна этническим ядром.

Полдюжины оригинальных рецептов блюда, являющегося этническим маркером, – щыпсы записано у адыгов Турции. История формирования традиционного блюда щыпс-п1аст настолько драматична и культуроемка, что заслуживает монографического исследования. В формировании и в эволюции сырьевой базы этого комплекса национальных блюд отразилась вся история адыгского народа с эпохи археологических культур по сегодняшний день. Информация о п1астэ, зафиксированная у адыгов Турции, расширила ретроспективный диапазон возможностей данного блюда. Так, адыги восточной Турции вилайета Кайсер п1астэ готовят из пшеничной крупы – пылыгъур п1аст (пылыгъур из турецкого языка – крупа). Заметим, что просо и кукуруза как для Кавказа, так и для Европы, – заимствованные культуры, а пшеница – эндемная культура Кавказа. Этот факт наводит на размышление, ведущее к ретроспективному поиску первичного сырья для п1астэ.

В контексте фиксации рецептуры шъуатэ в шапсугском ауле вилайета Дюзджэ было упомянуто название керамического сосуда – шъхьахъу, в котором выдерживался напиток. В «Cловаре кабардино-черкесского языка» (1999) шъхьэхъу подается как прилагательное, а в иллюстративном тексте, соответственно, как определение: «кхъуэщын щхьэхъу». Этот лексический факт может быть интерпретирован и как результат семантического смещения термина, расширившего не только значение слова шъхьахъу, но и его грамматический статус в языке адыгов Турции. Но, возможно, что процесс семантического и грамматического развития данного слова завершился в додепортационное время. Слово же къошын/кхъуэщын, по А.К. Шагирову (1978), – заимствованная лексема в адыгском языке [8].

Традиционная одежда подавляющего большинства народов уже не является частью сегодняшней повседневности. Адыги в этом плане – не исключение. В диаспоре процесс функциональной редукции, особенно женского национального костюма, был усугублен канонами конфессионального генезиса. Однако в семейных реликвиях Унароковых из аула Щенюрт (Унэрокъохьабл) вилайета Токат  и в семейном музее Хуажевых аула Мэмэтбейкой (Хъужъхьабл) вилайета Кахраманмараш сохранились образец женского кафтанчика к1эк1ы, золотошвейные узоры, которыми был орнаментирован сай и т.д. У Хуажевых сохранилась даже выкройка традиционной сафьяновой женской обуви – цокъэхъурай, которой пользовались 80 – 90 лет тому назад.

Интересно, что на рубеже XX – XXI вв. в адыгских селениях Турции можно проследить эволюцию традиционного зодчества, смену архитектурных пристрастий адыгов-депортантов, следы адаптационного процесса. В абадзехском ауле Цэйхьабл вилайета Дюздже на территории одной усадьбы зафиксированы три разновременных жилых строения:

• Традиционный однорядный адыгэ унэ к1ыхь с трехсторонней открытой верандой – лъэгуц, но в нарушение канонов планировки адыгского подворья, дом расположен на линии забора, ориентирован фасадом во двор, тыльной, глухой стеной к улице. Этот тип локализации жилого дома для адыгов, по крайней мере – западных, неприемлем: дом фасадом должен был быть ориентирован, на юг и желательно на въездные ворота жилой части усадьбы и расположен в глубине двора. Таким образом, около ста лет тому назад адыгский по архитектуре традиционный дом располагался по турецкой традиции фасадом вовнутрь двора, что свидетельствует об адаптационном воздействии иноэтнической среды.
• Второе жилое строение тоже деревянное, но двухуровневое, в глубине двора и торцом на въездные ворота.
• Третий дом – индустриальный, построенный по профессиональному проекту, двухуровневый, кирпичный, в глубине двора, фасадом ориентирован на улицу, на въездные ворота.

Данное подворье является свидетельством динамики этнопсихологической установки адыгов-депортантов при организации жизненного пространства: от этнической архитектурной традиции, пространственно подчиненной канонам гетерогенной среды, с последующим возвращением к адыгскому этническому методу освоения жизненно важного локуса.

На этнической территории адыгов однорядные дома, характерные для традиционного зодчества, вышли из строительной практики к 50-м годам XX века, но планировка подворья, ориентировка фасада, наличие двух входных дверей, обязательная изолированность комнат и т.д. сохранились и в современном адыгском жилищно-поселенческом комплексе.

В реальной обрядовой и нормативной культуре адыгов диаспоры наблюдаются инновации, генетически обусловленные как гетерогенной средой, так и общечеловеческими факторами. Но целая система инвариантных поведенческих императивов устойчиво соблюдаются во всех регионах проживания адыгов. Так, двойное приветствие гостя – во дворе и в доме, ритуализированное мытье рук перед трапезой в старину в кунацкой, настолько детально воспроизведены Жанетль Айше, информатором из бжедугского аула Севаштепе (Бига, Чанаккале), что создается впечатление – этикетная среда 80-летней давности в ее семье один к одному соответствовала канонам традиционного адыгэ хабз.

Этикет пересечения девушкой или молодой женщиной дороги, по которой едет группа всадников, описанный в абадзехском ауле Козлы (Эрбаа, Токат) Заки Мельгошем, – классика адыгской поведенческой культуры.

Мы попытались штрихами обозначить включенность этнического инварианта в этническую память и реальную жизнь диаспоры. Выше означенная этнокультурная информация – это «подушка безопасности» для современных адыгов, амортизационная система, поддерживающая жизнеспособность и консолидирующая территориально разрозненные группы этноса.

Свод объективно паспортизированной, научнообоснованной и систематизированной инвариантной этнокультурной информации, собранной во всех регионах локализации адыгов, призван стать краеугольным камнем многообразной архитектоники информационного пространства, которое предстоит создать адыговедческому научному сообществу. При формировании единого общеадыгского информационного поля нужно следовать, на наш взгляд, с одной стороны, принципу извлечения этнических сведений из памяти каждого индивида, являющегося носителем этнической культуры, с последующим включением их в общенациональный банк данных. Адыгская ментальность предполагает, что нет личности, которая не была бы отмечена способностью владеть неким эксклюзивным комплексом умений, навыков и знаний («Зыгорэм рымыш1у хьадрыхэ агъак1орэп»). С другой стороны, формирование общеадыгского информационного пространства с использованием различных научно-исследовательских методик, сложившихся в странах проживания специалистов, заинтересованных в объективном познании сущности адыгства, в его сохранении и приумножении, приведет к плодотворным результатам.

Краткий этноинформационный блок, приведенный нами в контексте данного сообщения, свидетельствует о наличии пока еще не познанного, а может быть в какой-то степени и недооцененного ресурса, достаточного для решения одной из основных задач, решение которых может способствовать сохранению жизнеспособности адыгского этноса.

Общеэтническое информационное пространство, сформированное с участием каждого из этнофоров, станет источником реальной и конструктивной поддержки целостности адыгского народа, обогащенного жизненным опытом десятков гетерогенных народов, в непосредственном контакте с которыми каждая локальная группа адыгов социализируется и реализует свою жизнедеятельность. Современный мир, создавший глобальное общечеловеческое информационное пространство моментального реагирования на все процессы и события, одновременно является и порукой возможности самосохранения этнической индивидуальности каждого народа, с одной стороны, и генератором интенсификации ассимиляционных процессов, с другой. Выбор за каждым народом, за его видением своего будущего, своей этнической перспективы, за способностью этноса моделировать свой завтрашний день.

Не менее важно обозначить отношение современной адыгской общественности зарубежья к традиционным культурным реалиям, к ретроспективной этнокультурной информации. В этом ключе приведем два примера: кабардинский князь Хаджумар Тохов – легендарная личность. Его жизнь в информационном пространстве диаспоры – образчик, эталон для истинного адыга. Один из его сыновей Аслан Тохов – достойный наследник своего отца. В маленьком ауле, где в 1997 году оставалось полтора десятка адыгских семей, он возвел мечеть и гостиницу, построил оранжерею, ферму на 150 голов крупного рогатого скота, наладил производство адыгского сыра – мэтэкъуай, чтобы открыть рабочие места для жителей села. Но самое главное – в этом селе он построил специальное здание для музея с профессионально оформленной экспозицией, где выставлены предметы экипировки адыгского всадника. На тот момент, по его словам, он мог бы снарядить в дорогу четырех всадников.

В вилайете Кахраманмараш в селении Мэмэтбейкой, о котором мы упоминали выше, на территории собственного поместья основателем и владетельным дворянином данного населенного пункта Мэмэтбеем Хуажевым в свое время было построено два гостевых дома, один из которых предназначался для женщин – бзылъфыгъэ хьак1эщ. Кунацкая для мужчин – хъулъфыгъэ хьак1эщ – двухэтажное деревянное строение сохранено наследницами Мэмэтбея Нэрминэ и Фатимой Хуажевыми, и в нем – весь интерьер, на базе которого создан своеобразный Дом-музей. Это единственное нами зарегистрированное место из всех регионов проживания адыгов диаспоры, где сохранены предметы интерьера, характерные для рубежа XIX – XX вв.

В Турции десятки адыгов-коллекционеров, знатоков этнической культуры, собирающих и хранящих этнокультурные раритеты.

Это – краткий обзор структуры уникальной этнической информации, накопленной нами за последние полтора десятилетия у адыгов Турции. К нему можно присовокупить весь арсенал этнокультурной информации, отложившийся в центральных и региональных научно-исследовательских учреждениях стран локализации адыгов. Одна из неотложных задач – перевод накопленной этнической информации на языки социализации адыгов диаспоры и этнического ядра.

Один из стимулов сохранения и расширения социальных функций адыгского языка – это перевод всей этнокультурной и исторической научной информации прежде всего на адыгский язык. Это идеальный механизм развития этнического языка адыгов. Язык, который не является средством развития научной мысли, обречен, по меньшей мере, на консервацию, а в худшем случае – на утрату жизнеспособности. Реализация этой идеи должна привести к расширению диапазона функционирования языка.

Формирование единой системы идентификационных кодов – одна из актуальных проблем для адыгов. Ориентирами являются общность не только генезиса, этнического сознания, этнической психологии, но и как основной императив – знание языка, истории и культуры как традиционной, так и профессиональной.

Этнокультурные процессы, приводящие к размыванию этнической целостности, аккультурации, миксации и ассимиляции, могут быть приостановлены и переведены в созидательное и конструктивное русло только при осознанном отношении к формированию моделей дальнейшего бытия адыгов, основанного на фундаментальном понимании происходящего, и  стремлении к позитивным перспективам для этноса.

 

Примечания

1. 1.Аксянова, Г.А. Обсуждение статьи З.П. Соколовой «Эндогамия и этнос» / Г.А. Аксянова // Этнографическое обозрение. – 1992. -№ 4. – С. 58-60.
2. 2.Бромлей, Ю.В. Этнос и эндогамия / Ю.В. Бромлей // Советская этнография. – 1969. – №6, - С. 84-91.
3. 3.Бромлей, Ю.В. Очерки теории этноса / Ю.В. Бромлей. – 2-е изд. доп. — М.: Издательство ЛКИ, 2008. — 440 с.
4. 4.Крюков, М.В. Обсуждение статьи З.П. Соколовой «Эндогамия и этнос» / М.В. Крюкова // Этнографическое обозрение. – 1992. – № 3. – С. 78-85.
5. 5.Садохин, А.П. Основы этнологии / А.П. Садохин, Т.Г. Грушевицкая. – М.: Юнити-Дана, 2003. – 351 с.
6. 6.Словарь кабардино-черкесского языка / под ред.П.М. Багова. – М.: Дигора, 1999. – 860 с.
7. 7.Соколова, З.П.. Эндогамия и этнос / З.П. Соколова // Этнографическое обозрение. – 1992. – № 3. – С. 67-78.
8. 8.Шагиров, А.К. (1978). Этимологический словарь адыгских (черкесских) языков. / А.К. Шагиров. – М.: Наука, 1977. – 292 с.

_______________________________________________________________________________

Унарокова Мира Юнусовна, кандидат исторических наук, доцент кафедры истории и культуры адыгов, старший научный сотрудник центра адыговедения НИИ комплексных проблем Адыгейского государственного университета